English
Наиболее часто встречаемая трактовка символа «Кёкусинкай» — «союз абсолютной истины»,
хотя встречаются и такие переводы как, например, «общество предельной реальности».
Как правило, кандзи «Кёкусинкай» изображаются в каллиграфическом исполнении.
Слово «Кёкусинкай» состоит из трёх иероглифов:
• кёку (яп. 極, предел, полюс);
• син (яп. 真, правда, действительность, реальность, истина);
• кай (яп. 会, организация, общество, союз).
Название же «Киокушин кайкан» записывается четырьмя иероглифами:
極 真 会 館.
Иероглифы «кай» и «кан» образуют слово «кайкан», которое в современном японском языке имеет значение «здания, построенного с целью проведения в нем собраний, совещаний или обрядов». Однако в контексте названия «Киокушин кайкан каратэ-до» слово «кайкан», с учетом значений образующих его
иероглифов, можно расшифровать как «дом (кан – 館), в котором собираются члены общества (кай – 会), объединенного практикой каратэ-до Киокушин».
Ключевым в названии «Киокушин кайкан», конечно же, является полное глубокого символизма слово «Киокушин», выражающее центральную идею школы Оямы Масутацу и поддающееся различным интерпретациям.
Если исходить из современных и наиболее употребительных значений иероглифов «киоку» и «шин», название «Киокушин» можно перевести как «абсолютная истина». Поэтому слово «Киокушинкай» часто переводят как «Союз абсолютной истины».
Однако сам Ояма Масутацу в своей известной работе «Философия Кёкусин» раскрывает значение слова «киокушин» через словосочетание «макото-о кивамэру», что означает «доискиваться правды» или «доходить до конца в постижении истины». Нет, Ояма не претендовал на знание «абсолютной истины», он лишь звал своих последователей к ее постижению! Есть ещё и другая интересная трактовка. В книге «Воспитай дух воина и тебе не будет равных», в главе «Школа. Что это такое?» Ояма трактует «Киокушинкай» — как «подлинное, настоящее каратэ», сравнивая его с существующим каратэ бесконтактным, которое он считает «не настоящим каратэ», из-за отсутствия в нём реальных ударов в поединках. Но это еще не всё. В самом названии «киокушин» зашифровано прямое указание на то, как именно следует искать истину, что нужно для этого.
Дело в том, что иероглиф «шин» (кит. чжэнь – 真) выражает специфическое понятие китайской (и шире — дальневосточной) философии и культуры. В отличие от западной и индийской философии, где понятие «истина» имеет главным образом онтологический смысл, в китайском понятии «шин» сильнее выражен смысл ценностно-нормативный. В древнейшем китайском словаре «Шо вэнь цзе цзы» «чжэнь» толкуется как «превращение человека, вознесшегося на небо». Впервые в философском контексте понятие «чжэнь» использовал даосский мудрец Чжуан-цзы (около 369 — 286 до н. э.) как обозначение подлинности бытия и предела искренности в человеке, необходимого для того, чтобы обрести утраченное единство с окружающим миром, постичь Путь-Дао, управляющий жизнью вселенной. Именно в этом значении иероглиф «чжэнь» используется во многих философских текстах дальневосточной традиции.
Иероглиф «киоку» (кит. цзи – 極) в китайской философской традиции соотносится с понятием «ри» (кит. ли – 理), которое обозначает абстрактный принцип или закон, а также предельный стандарт и высший идеальный прототип какой-либо вещи. У космоса тоже должен быть предельный стандарт, высший и всеохватывающий. Он охватывает всё множество ри вещей и является их высшей совокупностью. Он называется Тай-цзи – «Великий Предел». Соответственно, «Киокушин» – это, прежде всего, «предельная искренность», без которой невозможно постижение истины, подлинное познание боевого искусства, достижение вершин – пределов – мастерства.
Действительно, Ояма видел высшую цель каратэ-до в поиске абсолютной истины на пути воинского искусства, что превращало практику Киокушинкай в своего рода религиозный ритуал, путь самопознания. Мастер решительно отстаивал духовные ценности Будо каратэ — каратэ как Пути постижения и совершенствования себя посредством практики боевого искусства, — противопоставляя их корыстной мотивации профессионального спорта. Преобладающему в профессиональном спорте духу самоутверждения он противопоставлял характерный для Будо дух самоотрицания.